Текст:Карл фон Лёш:Польский вопрос в национал-социалистической Германии

Польский вопрос в национал-социалистической Германии

Der Polnische Volkscharakter

Автор:

Карл фон Лёш 
Karl Christian von Loesch

• 1941

Дата перевода:

2021

Переводчик:

Wladymir Hohenzollern

Язык перевода:

русский

Предмет:

Расология, Польский вопрос

Направление:

Национал-социализм

О тексте:

Оригинал книги: https://archive.org/details/polnischerdank_201912/page/n13/mode/2up Существует её полный автоматизированный перевод на русский язык. В целом, данная работа К. фон Лойша полезна в изучении славянского вопроса, так его мнение фактически отражает мышление НСДАП.

Neues Europa

Das Rassebild der Polen. Расовый состав поляков

Результаты известных на данный момент исследований дают нам нечеткую информацию о национальных чертах польского народа, которые остаются нам незнакомы, поскольку идентичные термины в польской науке, какими бы единообразными они ни казались, имеют иное содержание, нежели наши. Таким образом, преобладает тенденция попытки распространения термина «нордический» на всех светловолосых и голубоглазых людей. Однако эта раса, которую в Германии тщательно отличают от нордической как восточно-балтийскую расу, гораздо сильнее представлена среди польского крестьянского населения, нежели среди немецкого. Вот почему польские ученые приходят к своему абсурдному утверждению, дескать Польша, по-сути, является более нордической страной, чем Германия. Конечно, следует признать, что нордическое влияние есть и в Польше; временами оно, вероятно, было намного сильнее, чем сегодня. Но об этом позже. Исторические исследования до сих пор не смогли прийти к достоверным выводам о происхождении и природе тех племен со старославянским языком, от которых происходит большая часть современных поляков. В то время как исторические и археологические исследования проливают свет на раннюю германскую историю, славянская история, насчитывающая тысячу или более лет, поныне остается почти целиком неясной. Об их первоначальной родине доподлинно ничего не известно. Неясно, как они проникли в Центральную и Юго-Восточную Европу после ухода германских племен в конце так называемого миграционного периода. С лингвистической точки зрения они, вероятно, мало отличались друг от друга.

Эпоха, с которой становится полуопределенно известно о предках поляков, начинается с первого основания государства в Х веке; она касается при этом не более чем названий некоторых племен (в их основе, предположительно, восточно-балтийская раса), которые жили на территории поздней Польши, находясь скорее поблизости, нежели в тесности друг с другом, благодаря чему и сегодня они слились не целиком:

¾ на верхнем и среднем Одере племя силезцев (первоначально здесь проживало германское племя силингов),

¾ на Варта-Поланене, восточнее Куявера у Гоплозее, немного южнее Лечицера и Серадзера,

¾ на среднем берегу Вислы мазовшане (Masowier), первоначально только на правом берегу Вислы,

¾ в верховьях Вислы, которые распадаются на две части: на краковцев, живущих вокруг Кракова; более молодое название — горалы (горцы в горах между Бескидами и Татрами), и сандомирцев, живущих в Сандомире.

У вислян, поселившихся вокруг Вислицы, уже в 9 веке были князья (ksiqze).

«….Вплоть до середины X века ни один из этих князей не достиг большего значения. и не основал государство, которое было бы более долговечным. Этого удалось добиться только династии Пястов (нем. der Dynastie der Piasten), которая около середины десятого века, а может быть, и несколько раньше, укрепила свою княжескую власть над племенем полян и, таким образом, заложила основу для возникновения Польской империи». (Stanislaus Kutrzeba, Grundriß der polnischen Verfassungsgeschichte, n.d. 3-е польское издание в переводе В. Кристиани, Берлин 1912).

Последние исследования уже доказали наличие многочисленных для того времени поселений викингов в западном регионе того, что позже стало Польшей. Первый правитель, князь Даго (польск. MieczysIaw, Miseko, Misaka), выходец из южной Скандинавии, пересек Балтийское море и основал свою империю над древнеславянскими племенами около 960 года. Древнеславянские племена были культурно отсталыми по сравнению с викингами, славянский крестьянин все еще находился «на начальной стадии культурной деятельности». Это также отразилось на викингах-основателях государства, чья культура была выше.

«Свободные люди объединялись в кланы. Только родовое объединение обеспечивало жизнь и свободу, кто не принадлежал к нему, был беззащитен… Уже тогда существовали несвободные люди, которые являлись собственностью кланов, позже — возможно, уже в этот период — собственностью отдельных людей. В основном это были военнопленные, которые постоянно пополнялись в результате непрекращающихся войн между кланами или племенами, или с соседями». (Kutrzeba.)

Итак, в начале над древнеславянскими племенами возникло государство, которое, по-видимому, как и в России, было основано принесшими культуру варягами, установившими первый порядок на более обширных территориях. Славянским или польским (восточно-балтийским) он точно не был. С другой стороны, нордическое влияние ещё древнее, чем слой викингов, который наложился на древнеславянские племена в качестве воинской и купеческой знати во времена Даго. Ведь в них они встретили остатки германских племен, которые не мигрировали во время переселения народов и, например, передали им старые топонимы; позднее они, однако, были поглощены просочившимися сюда славянами. Нордическая кровь, которая с тех пор была поглощена в течение тысячелетия, не смогла заявить о себе; в то время она, вероятно, уже утратила (как это часто случалось позднее) большую часть ценных черт характера, носителем которых она являлась. Следовательно, насколько велика доля древних германцев, викингов и немцев в расовом облике тех, кого сегодня считают поляками, оценить так же трудно, как и долю нордических и, прежде всего, восточнобалтийских племен в структуре старых славянских племен, язык которых преобладал так же, как и на землях Восточной Пруссии.

Fremdes Blut im polnischen Volke. Чужеродная кровь в польском народе

За свою тысячелетнюю историю польский народ впитал в себя много чужой крови, особенно с Запада и Востока, и, вероятно, в меньшей степени с Юга и Севера. Изменил ли приток крови от поляризованных украинцев, белорусов и литовцев расовый облик польского народа и его характер, определить трудно, и здесь мы не будем обсуждать это. Большинство других притоков крови, особенно представителей неевропейских рас, также, что прискорбно, покрыты полумраком. Однако можно констатировать, что в определенное время и в определенных местах, должно быть, существовали очаги сильного расового смешения, которые редко приводили к положительным результатам. Факт смешения немецкой и польской крови может быть свободно подтвержден, даже если далеко не все поляки открыто признают, что немецкость способствовала развитию Польши и что ценная кровь немецкого народа была впитана польской. Историк права Станислав Кутшеба и публицист Владислав Студницкий из Вильнюса недвусмысленно подтверждают это. Студницкий, который даже отрицал существование расовой антипатии и естественной ненависти между двумя народами, заявил:

«В течение своего 1000-летнего существования Польша постоянно укреплялась немецкой кровью. Она извлекла выгоду из большой сельскохозяйственной немецкой колонизации, которая даже изменила сельскохозяйственную конституцию Польши … Польский средний класс в основном имеет немецкое происхождение. Немецкие ремесленники обосновывались в Польше во все времена… основали г. Лодзь и его текстильную промышленность. Пошлины на импорт золота … вызвали перемещение многих немецких компаний в Польшу, которая таким образом обошла российский таможенный барьер. Немецкая промышленная колонизация стала рычагом польской промышленности. Пришли немецкие техники, мастера и квалифицированные рабочие; некоторые вернулись в Германию, другие были полонизированы. Немецкая колонизация в Польше была полонизирована на протяжении веков … В жилах населения Восточной Германии течет много славянской крови, в Польше — много немецкой. Все это создает расовое родство между поляками и немцами, исключая расовую антипатию. В 1912 году, изучая статистику браков в Познани, я обнаружил большой процент немецко-польских браков. Между тем, процент польско-русских браков в Вильнюсе или Гродно был ничтожно мал.»

Die deutsche Kulturleistung. Немецкое культурное достижение

«Немецкая колонизация и немецкое влияние были причиной силы Польши на протяжении веков», — пишет вышеупомянутый поляк Владислав Студницкий: «Украина начала свою государственную жизнь на сто лет раньше, но украинцы смешивались с другими расами, ослабляя себя и свои государственно-созидательные силы. Польша, однако, укрепилась за счет немецких элементов; к этому добавилось влияние немецкого искусства и немецкой науки. В тот же период молодые поляки поспешили в немецкие университеты в Праге, Лейпциге и Страсбурге, а по возвращении стали носителями немецкого культурного влияния». Вот вам и Студницкий. «Обычаи, нравы и предрассудки распространились из немецких городов и деревень на польский народ, и только с большим трудом мы можем различить, что привнесено и является чужим, а что родным», — говорит известный «поляк» немецкого происхождения" Александр Брюкнер.

«Неудивительно, что … многие привычки немцев были переданы Польше и что немцы в целом внесли большой вклад в формирование польских обычаев, в распространение сельского хозяйства, в созревание и развитие изящных искусств и наук, а в особенности в религию поляков, в распространение среди них христианских святынь и в укрепление оных».

С точки зрения ретроперспективы это было описано в 1820 году польским дворянином Д. В. Топольским в работе «Quid et quantum Germani ad cultum Poloniae contulerunt». (Курт Люк сделал доступными для нас многочисленные другие современные и более поздние польские свидетельства о немецких достижениях этой более поздних эпох, на которые дается прямая ссылка). Студницкий, будучи поляком, оценивает польский национальный характер, возникший в результате этого смешения, более благосклонно, чем мы, а также чем вышеупомянутый ученый Александр Брюкнер, который во время Мировой войны ещё был профессором истории польской литературы в Берлинском университете. О полонизированных германцах позднесредневековой волны расселения он говорит следующее:

«Они ассимилировались в новой среде и окончательно растворились в ней. Только в городском порядке и пиках, в старых готических постройках и в собственных именах все напоминало об иностранном происхождении. Но бывшие немцы, которые в XVI веке все еще ощущали себя поляками, утратили преимущества своей расы, сбросив шкуру и переняв от поляков только их недостатки. Трудолюбие, настойчивость, любовь к порядку, благодаря которым эти города когда-то стали великими, красивыми и богатыми, были полностью утрачены, и от поляков было приобретено не только чувство независимости, ловкость и сноровка, но и беспечность, неторопливость, стремление к удовольствиям. Последствия были таковы, что города поддались новым неблагоприятным условиям, опустились и обнищали».

Адольф Эйхлер сухо и точно подмечает: «Польская империя ни культурно, ни экономически не выиграла от достижений тех, кто был выкорчеван из национальной почвы.». Вообще, поразительно, насколько по-разному немецкая и польская стороны оценивают немецко-польское смешение кровей, и насколько однобоко немецкие достижения пошли на пользу Польше. Станислав Пшибышевский (1915) с благодарной честностью заметил что, вопреки популярным представлениям о поляках, «в Германии тех поляков, которые стали немцами, можно пересчитать по пальцам обеих рук». То, что он нацелился на тех поляков, которые были в состоянии внести вклад в немецкую культуру, очевидно из контекста, поскольку он противопоставлял их «множеству лучших патриотов», которые «и сегодня остаются полонизированными немцами», а также «множеству польских ученых истинно немецкого происхождения», которые в университетах Кракова, Лемберга, Варшавы или даже Берлина «с рьяной преданностью провозглашают величие польской культуры». Будучи немцем и не боясь прослыть несправедливым, можно говорить об одностороннем культурном дисбалансе. Немецкий народ отдал Польше самую ценную кровь, не получив взамен эквивалента, и после того, как ее носители переняли польский язык и обычаи Польши, через относительно короткое время эта немецкая кровь стала менее продуктивной, вероятно, даже не только в результате смешанных браков.

Экономический и культурный расцвет Польши был делом рук Германии. Именно в этих областях Польша была неспособной, как, по-сути, паразитическое государство (Даже немецкий купец Хеннике из Риги являлся движущей силой Ягеллонской унии, которая возвысила Польшу до великой державы). Но когда немцы сделали Польшу великой и богатой, её шляхта позавидовала им. Поскольку, в силу особенностей конституционного развития (ср. с. 23), она смогла завладеть влиянием на законодательство и узурпировала торговлю, не будучи при этом в состоянии экономически справиться с тяжелой задачей торговли на дальние расстояния. В итоге от этого отказались или передали жителям Данцига. Состоятельные немецкие граждане городов Польши из-за такого урезания муниципальных прав предпочли эмигрировать или стать поляками, влившись в шляхту. (Сравните, что говорил об этом Александр Брюкнер на стр. 17f.). Их место заняли евреи, как и в бывших прусских провинциях в период с 1919 по 1939 год.

Asiatische Blutströme. Азиатские потоки крови

Кроме того, многие наблюдатели заметили, насколько сильно в польском народе прослеживается доля других расовых групп. Некоторые подчеркивают, что западные черты особенно хорошо представлены в польской аристократии: физическая, характерная и темпераментная живость, быстрая хватка, чувство формы (а не фигуры), порядочность, общительность и артистические таланты, чувство внешней жизни, пышность и т. д. Другие отмечают (опять же, особенно среди знати) азиатские черты, которые, в зависимости от уровня образования слоев, восходят к гуннам, аварам или татарам.

На самом деле, желтоватая кожа, черные, часто простые и грубые волосы, пронзительные глаза и выступающие скулы поражают не меньше, чем неевропейская бессердечная жестокость и джентльменская точка зрения, которую в таком преувеличенном виде не знают ни народы германского и романского языковых кругов, ни даже мадьяры. Такую долю крови вряд ли можно объяснить только контактом с татарами-захватчиками, начиная с XIII века. Более того, потомки татарских воинов, поселившихся на восточных территориях в качестве крестьян и до сих пор остающихся мусульманами, физически и по характеру очень отличаются от «азиатского» характера, описанного в предыдущем предложении; у каждого немецкого фронтовика, который был расквартирован с ними во время мировой войны, остались о них приятные воспоминания из-за их чистоплотности. Они миролюбивы и трудолюбивы. Возможно, татарские предки «сотни польских дворянских родов» (Станислав Дзедулевич) были другими. Но нам мало что об этом известно. Однако, если быть более точным, известен ещё один источник притока расово-неевропейской крови. Хотя с XII века евреи жили в двойном сообществе с поляками как этнические (в основном бедные) евреи-жаргоны, а позже как богатые ассимилированные «поляки» иудейской веры или, по крайней мере, (в основном скрытого) еврейского происхождения, польский народ принял еврейскую кровь только в свой высший класс и средний класс, который все еще находится в процессе формирования.

Матеуш Мизес резко подчеркнул это для 18 века. Однако цифры, приводимые этим евреем, который пишет на польском языке и возлагает на Польшу заслуги еврейских потомков, кажутся нам преувеличенными; несмотря на то, что цифры, приводимые им в церковных записях, гораздо ниже, он утверждает, что через франкистов (секту евреев) около 4‒5 процентов всех современных поляков имеют еврейское происхождение, хотя еврейская кровь текла только в аристократии и буржуазии. В любом случае, иудаизация правящего класса в соответствии с западноевропейскими тенденциями произошла только в последние два десятилетия, хотя некоторые тенденции проявились еще до этого, в эпоху либерализма. Но массы евреев гетто остались такими, какими они были.

Начиная с 1918 года, восстановленное польское государство проводило по отношению к евреям иную политику, нежели по отношению к коренным «неполякам»; оно не желало полностью принимать их в состав польской нации, а лишь призывало их к эмиграции. В результате давление на немцев, литовцев, белорусов и украинцев для их «добровольного» перенимания польской идентичности отсутствовало. В Польше всегда присутствовало негласное признание ценности подвергшихся её влиянию национальностей. Но ненависть и презрение к евреям были слишком велики для этого. Польские революции 1831, 1846 и 1848 годов были связаны с борьбой против евреев. Даже в период расцвета либерализма, когда воинствующая интеллигенция принимала евреев в свои ряды, поляки обычно воздерживались от всего еврейского, и никак иначе. Лишь только в 1939 году евреи объединились (и не только из-за относительно небольшого числа ассимилянтов) в польском лагере из-за ненависти к немецкому национал-социализму, которая была даже сильнее, чем их неприязнь к полякам.

Andere jüdische Einflüsse. Другие еврейские влияния

Однако евреи оказывали влияние на поляков не только через поток крови, прежде всего на польскую шляхту, но и через услуги, которыми они пользовались. Длительные и широкие контакты с иудаизмом наложили отпечаток на их бытии, так что картина характера поляков будет неполной, если упустить из виду тот факт, что старая Польша полностью лежала в еврейском поясе Европы, где староверы (ортодоксы) живут по сей день в самозваном гетто, говорят на своем жаргоне (еврейский немецкий), носят свой костюм (кафтан), а в дополнение к этому — завитые локоны (мужчины) и парики (замужние женщины). Сегодня все распадается; только в бывшей российской и австрийской части страны евреи составляют более 10 процентов населения. В некоторых городах еврейское большинство сохранилось и сегодня; почти нет ни одного города, где не было бы хотя бы сильного еврейского меньшинства. Деревенские евреи, которые когда-то были характерны для Галиции, все больше переселяются в города. Из Познани и Западной Пруссии евреи, приняв верхненемецкий язык, почти полностью мигрировали на запад в ходе германо-польской этнической борьбы.

Еврейско-польские отношения также противоречивы. Их фундамент был заложен уже тогда, когда польская шляхта еще была единственным юридическим лицом в Польше (помимо католической церкви) и тем самым юридически ущемляла немецкие города до такой степени, что их граждане вынуждены были уступить, чья оптовая и розничная торговля в итоге стала почти полностью делом евреев. Их собственные законы (еврейская автономия, самопровозглашенное гетто) и законы польского государства не позволяли им пользоваться недвижимостью и любой общественной деятельностью.

«Отвергнутый всюду с презрением, еврей был сведен к самому себе, и это собственное „я“ было и должно было стать единственным объектом всех его действий» (Мольтке). «Наивысшая точка зрения, которую еврей … мог достичь, — это быть богатым человеком. Но само богатство не придавало ему большего гражданского статуса, оно не защищало его от гнета общественной ненависти и презрения, и еврею приходилось скрывать свое богатство или пользоваться им с риском».

С тех пор развился тот своеобразный польско-еврейский симбиоз, основанный на взаимодополняющих качествах обоих народов, и еще более четко сформировал их характеры. Примерно в середине прошлого века описание Богумила Гольца в ныне несправедливо забытом труде «Der Mensch und die Leute» (ср. с. 35 и далее) все ещё было целиком актуально, сегодня только для части Галиции и конгрессной Польши. Там он излагает следующее виртуозное описание:

«Полякам, как и евреям, не хватает чувства равновесия не только в их образовании, но даже в их чувственном образе жизни. Поляки, как и евреи, живые, гибкие, общительные, без особых угрызений совести, не любители принципов, не теоретики, не сложные или хитрые педанты. . . Польский шляхтич не может обойтись без еврейского остроумия, без еврейства как такового и раболепия перед ним. Еврей — это его все… Глаза и уши, руки и ноги … Практика и теория … Бессознательно дворянин является марионеткой еврея, его испорченным ребенком, его учеником и пациентом, его душевнобольным и приемным сыном, его кошельком, снопом и молотилкой. Как правило, поляк предстает как воспитанный муж и нежный семьянин, но он осмелился взять еврея за левую руку. Со своим фактором он живет в экономическом конкубинате. Симпатия между двумя частями заключается в уюте, который в то же время связан с остроумием и причудливостью. Общение между поляком и его домашним евреем нередко основано на искренней сердечной привычке и дружбе, даже если она подвержена изменениям; вот почему сами евреи меньше всего доверяют хорошим отношениям с дворянами … Несмотря на этот антагонизм между двумя национальными индивидуальностями, еврей, тем не менее, находится в особом избирательном родстве с поляком, а через него — с немцем при полном контрасте … Еврей может великолепно использовать эти польские качества, потому что он бережлив, приземист и совсем не страдает от недостатка личного достоинства; он не заботится о внешнем виде, пока действительно не станет обладателем солидного богатства …Таким образом, обе расы действительно одного ума и одного сердца. Без евреев польский крестьянин лишается своего инструмента, своего остроумия, своей тени, своего другого „я“. И поэтому и то, и другое в настоящее время развращает друг друга до такой степени, что порок и бессилие снова сливаются с наивностью, поэзией и уютом; по крайней мере, так кажется полякам.»

Стоит только добавить, что эти условия в значительной степени, если не полностью, устарели. С другой стороны, их влияние на характер утратилось в меньшей степени.

[Отрывок] Das wiedererstandene Polen. Воскресшая Польша

(…)

Фигура Пилсудского, противоречивая, при этом, безусловно, серьезная, однако не является типичной для оценки политических деятелей 1914 года и характера народа, поскольку он стоял один во всем руководстве. Насколько малое значение имели его соратники польского или иного происхождения и насколько внешней была их преданность, показывает их поведение после его смерти. Они отказались от его наследия, от борьбы с коррупцией в собственном лагере и англо-французским патернализмом, отдав тем самым его внешнеполитическую программу взаимопонимания с Германским Рейхом на откуп враждебно настроенной национал-демократии, и в конечном счете проиграли Польшу, для становления которой ни один поляк не сделал больше, чем «комендант». Только один из его соратников пошел своим путем: полковник Славек покончил с собой в начале 1939 года, предположительно от отчаяния из-за предательства принципов Пилсудского другими полковниками. Вероятно, также не случайно, что коменданта всегда окружали многочисленные сторонники с непольскими фамилиями. Основное польское население слишком хорошо приспособилось к существующим условиям в силу своих особенностей характера — что весьма примечательно. Поэтому для истинных поляков восстановление полностью независимого государства должно было казаться чудом, совсем недавно описанным поляком А. Ксидусицким в октябре 1939 года (Voix des Peuples), о котором мечтал весь мир, но которое никто, кроме Пилсудского, не готовил.

Цитата Александра Свентоховского (польский писатель, публицист и философ, историк, общественно-политический деятель), приведенная автором книги.

«Самым чувствительным и болезненным моментом для сегодняшней политической чести Польши является судьбоносный вопрос: „принадлежим ли мы к Европе или нет?“. Ибо если на этот вопрос каждый поляк отвечает отрицательно для России, то, естественно, при учете расовой близости двух народов, в самой глубине души всегда сокрыто сомнение даже для самого себя. На протяжении веков польская нация считала себя оплотом Запада против Востока. Её католическая культура всегда являлась защитой от восточного менталитета, даже если ей не совсем удавалось сломить силу менталитета в собственном народе. Ведь западная культура — это (вставим: у нас, поляков) культура высшего класса, того придворного сословия, которое в прежние века было так мало связано с народом, что гораздо лучше владела французским языком, нежели польским, и чьи эпигоны австрийского периода даже сегодня скорее более венские, чем польские. Дуализм Востока и Запада — это роковой вопрос Польши, потому что сегодня, с Пилсудским, у руля стоит вильненская стихия. И если, с одной стороны, ягеллоновское стремление стать великой европейской державой, программа Болеслава Храброго „От Балтики до Черного моря“, крестоносный менталитет Яна Собеского живее, чем когда-либо прежде, то бывшие пруссаки и австрийцы, тем не менее, стонут под превосходством Варшавы и Вильны, русской школы управления, которая, что немаловажно, доказала свое превосходство в этом национальном государстве, все еще разделенном на три структурных менталитета.»

Sind die Polen Europäer geworden? Стали ли поляки европейцами?

То, что кажется нам европейским в хорошем смысле слова, — это баланс между богатыми и бедными, между сытыми и вооруженными классами, между самоопределением и добровольной интеграцией, между севом и жатвой, между планированием и осуществлением, между работой и отдыхом: всего этого не хватало господствующему классу, который не столько строил новую Польшу, сколько разрушал ее, который хотел роскошно жить над слугами и за счет слуг, полностью подчинившись анархическому стремлению к свободе польской аристократической души, ослепительные достоинства которой нельзя отрицать, но недостатки которой оказались фатальны для государства и народа. На вопрос Дубровича о том, принадлежит ли Польша Европе по-настоящему или, другими словами, продемонстрировали ли поляки, что они способны к независимым культурным достижениям, как интеллектуальным, так и экономическим, непольские наблюдатели почти всегда отвечали отрицательно. Они рассматривали поляков, по крайней мере в культурном отношении, народом-паразитом. Еще до 1914 года Адольф Вагнер лаконично заявил: «Отнимите то, чего достигла Польша! Это не столь же много, сколько есть места под ногтем!»

Даже в восстановленной Польше собственный вклад Польши был невелик. За двадцать лет было разрушено больше, нежели построено. Были тщательно спроектированы грандиозные дела (такие как Гдыня-Готенхафен и промышленный треугольник на р. Сан), а мелкие вещи были выполнены ради показательности, такие как освещение номеров домов в запущенных городах без водопровода и канализации или создание публичных библиотек в деревнях, населенных голодающими неграмотными. Культурный фасад оказался важнее самого здания; во многих случаях планирование было не более чем самоцелью. «Похоже, это является частью польского национального характера, когда люди, так сказать, делают все только наполовину», написал Фолькмар Муфезиус из Люблина в октябре 1939 года в Deutsche Allgemeine Zeitung.

Они разграбили то, что Пруссия и другие государства оставили после себя, частично с помощью англичан, французов, бельгийцев и остальных. Эту ошибку признала и Польша; польские сельскохозяйственные рабочие в Познани пришли к польским властям с просьбой восстановить изгнанного немецкого фермера-арендатора, поскольку поляк не знал, как вести хозяйство. В действительности, однако, непонимание того, как вести хозяйство, не является решающим фактором, потому что это именно то, чему хорошо научились некоторые жители Познани, даже если не совсем те поляки, которые стали фермерами-арендаторами в Познани.

Для характера поляков присуще скорее отсутствие чувства долга в экономической и социальной сферах; в сочетании с недостаточным трудолюбием правящего класса новой Польши это имело разрушительное воздействие на государство, экономику и национальное сообщество. Этому классу не хватало осознания того, что ему было доверено нечто великое, что требует тщательной, планомерной и настойчивой заботы, в которой нужно отбросить в сторону собственное благополучие, склонность к роскоши и удовольствиям. Этого не произошло, что привело к чрезмерной эксплуатации. (…) Поляк нового правящего класса использует свой кнут по отношению к «народу» столь же безоглядно, как и по отношению к иностранцам.

Polen ohne eigenen Staat. Польша без собственного государства

Нации стареют; некоторые приходят в упадок. Другие также способны омолаживаться, как, например, резко подрезанное дерево. Ведущие слои могут быть отброшены, новые способны прорываться наружу; растущие поколения борются со старыми и часто заимствуют оружие для борьбы у зарубежных интеллектуальных кузниц. В зависимости от успеха самовоспитания народа (благодаря гениальным лидерам, выходящих из своего народа), он меняет свое отношение к себе как внутренне, так и внешне. Некоторые из них, после периодов раздробленности, вновь достигали строжайшего объединения всех народных сил (интеграция). Только усталые народы без амбиций довольствуются полувегетативным существованием на задворках, где они могут быть веками лишенные истории. Адальберт Штифтер около 100 лет назад писал:

«Гибнущие народы сначала в меру сокращаются. Они ищут единичных вещей, бросают беглый взгляд на ограниченное и незначительное, ставят условное выше общего; затем они ищут удовольствий и чувственного, ищут удовлетворения своей ненависти и зависти к ближнему…в религии внутреннее опускаются до простой формы или до пышного восторга, теряют различие между добром и злом, человек начинает презирать целое и преследует свою похоть и погибель, и таким образом народ становится жертвой своего внутреннего смятения или внешнего, свирепого, но более сильного врага».

Было ли это слово основателя предназначено для поляков? Принадлежат ли они к погибающим народам? Их бурная история, кажется, свидетельствует об обратном, поскольку даже после бесславного падения королевской аристократической республики польский народ проявлял признаки энергичной жизни и был способен вызвать страстную симпатию у высококультурных народов Европы. В трех более или менее либеральных государствах, которые активно устраняли социальные недовольства, польский народ рос физически благодаря плодовитости польских женщин. В Пруссии и других странах между дворянством и крестьянством даже возник средний класс. Поляки часто пытались сбросить царское иго.

Однако каждое из этих восстаний терпело поражение, и попытка восстановить собственное государство не удавалась. Фундаментальные изъяны их национальной души, побуждающие бунтовать против любого государственного порядка, внешнего и внутреннего, не позволили им стать европейцами в смысле Талейрана, что означает лишь вести самостоятельную жизнь в рамках добровольно установленного порядка. Ни в одном другом народе различия характеров не проявляются так сильно и так близко друг к другу, как среди поляков; слишком много пар противоречий разрывают национальный характер Польши и отличают поляков от всех других западных народов: сердечность и любезная вежливость — суровая жестокость, удар сабли и кнута; смиренное благочестие — дикие зверства; дальновидное планирование и таланты во многих областях — непостоянство, беспутное дрейфование, политическая вера в чудеса; немалые достижения, когда не граждане трудятся над порядком — отказ от чувства долга и самоопределения в собственном государстве; стремление к свободе, возвышающая гордость и мания величия — чувство неполноценности, покорности и уступчивости; небывалое изобилие — общее уныние; жертвенная, честная любовь к отечеству и обожествление польского государства — эгоистическое ограбление государства и общественного блага, ресурсов, угнетение и истощение собственного народа и иностранцев.

В конечном итоге польская государственность потерпела крах из-за недостатков польского правящего класса, который возник по образцу шляхты. Ссоры, склонность к грабежам, слабое стремление к общему благу, законности, порядку, разделению и субординации, а также низкая трудовая этика были не только причиной экономических неудач, но и не позволили храбрым солдатам стать хорошо дисциплинированной армией, патриотам — носителями упорядоченного государства, а энтузиастам среди народа — связующими звеньями правого национального общества. Таковы основы польской анархии, которая обусловлена особенностью польской души.

Однако это, опять же, неразрывно связано с польским языком и традициями. Выросшие в этой среде не поляки принимают их и рано или поздно теряют преимущества своей прежней национальности. С другой стороны, люди польского происхождения, даже те, кто пришел из шляхты (и гораздо легче других), так же быстро теряют унизительные характеристики польской шляхетской общины. Конечно, из этих фактов необходимо сделать практические выводы. Но это уже не входит в рамки данного анализа польского национального характера, к которому, возможно, в ближайшие годы, если вовсе не наверняка, добавятся новые черты. Нынешнее положение поляков, которые, будучи тяжело подавленными, всегда были уступчивыми, напоминает период после провала великих восстаний, хотя и не является таким же. Ведь Советский Союз захватил лишь небольшую приграничную полосу, где поселились поляки. В корне отличающаяся от тогдашнего Петербурга, чья имперская всероссийская администрация была гораздо более податлива к интригам, сегодняшняя Москва легко справится с её немногочисленными поляками.

Но даже сегодняшний Германский Рейх не похож ни на Пруссию 1814 года, ни на империю Вильгельмов. Он должен будет видеть свою задачу не столько в дальнейшей европеизации польского народа, сколько в том, чтобы закрыть все еще открытый разрыв между крестьянскими массами и правящим классом, просветить тех и других и подготовить их к принятию новой миссии. Его непосредственной задачей является, скорее, борьба с польским мятежом и любой анархией, которая может поставить под угрозу развитие Востока.

Поляк высшего и среднего класса снова чувствует себя в страдательном положении. Несомненно, что сначала он снова попытается приспособиться к нему; того, что он коренным образом изменит свой характер посредством самообразования, не следует ожидать даже сегодня; достаточно вспомнить, что поляки, хотя бы однажды разрушив собственное государство, добились значительных успехов в области национальной политики под иностранным управлением. Для всех поляков, поскольку они до сих пор не подвергались притеснениям как крестьяне или рабочие, теперь немцы более чем когда-либо должны предстать исключительно как наследственный враг, которому необходимо причинить вред. Если будет предоставлена возможность сделать это, настроение Валленрода также возродится, и следует ожидать, что совет польского катехизиса будет применяться в одностороннем порядке при каждой предоставленной сегодня возможности для обмана немцев. Так что он может закончить эту книгу в качестве приложения. Пусть он найдет внимательных читателей!

Далее Карл фон Лойш цитирует отрывок польского катехизиса, из которого я переведу только наиболее примечательные отрывки:

«…На присоединенных территориях землевладельцы должны приложить все усилия, чтобы не потерять из своих рук ни одной собственности. Если же возникает неизбежная необходимость расстаться с имуществом, они должны продать его своим соотечественникам или, в крайнем случае, евреям. Ни в коем случае нельзя допустить развития русского элемента»

(…)

«Никогда не забывайте, что Россия — ваш злейший враг, а православные — раскольники. Поэтому не воздерживайтесь от лести и утверждений, что они ваши кровные братья, что вы ничего не имеете против русских, а только против правительства. Но втайне стремитесь отомстить каждому русскому… Если вы находитесь среди русских, всегда говорите, что немцы — злейшие враги русских и поляков, что по политическим причинам они своими интригами препятствуют примирению двух народов. Русские не выносят немцев и поэтому всегда будут верить вам. Это лучшая ширма для сокрытия своих действий а убедив врага в своей верной дружбе, вы тем более легко усыпите его бдительность. Когда ваши планы будут раскрыты, возложите всю вину на немцев, и вы поможете уничтожить одного врага с помощью другого, но сами избежите подозрений.»

(…)

«Если вы имеете дело с сильным, коварным врагом, который видит вас насквозь, то стремитесь всеми средствами уничтожить его, и выберите для этого самое надежное средство, а именно поддержку влиятельного немца. Немец поможет вам в вашей вражде против русского элемента. Вы уничтожите врага и в то же время создадите у него мнение, что он обязан своими несчастьями немецкому влиянию. Таким образом, вы сможете еще больше доказать, что истинным врагом русских является немец, и сами сделаете из врага друга и энергичного помощника в осуществлении ваших планов.»

Примечания автора к катехизису

(стр. 43) Примерно через 40‒50 лет после появления «Эпоса Валленрода» неизвестный автор развил его в национальный политический кодекс поведения для практического использования в конгрессной Польше. Однако его основные идеи были также приняты в Познани и Западной Пруссии в ущерб делу Германии. Несмотря на некоторые сомнения, этот «Польский катехизис» можно считать подлинным; вероятно, он был написан в Варшаве после провала последнего восстания 1863 года, когда и там произошел поворот от романтического конспиративизма к практической детальной проработке.

(сноска № 28) Сомнительно, что настоящий текст «Польского катехизиса», который печатается в качестве последней главы, был передан с полной достоверностью. 10-й пункт вызывает подозрение своей откровенной фразой «тайно отомстить каждому русскому». Поскольку данное заявление является грубым, рассматривается вопрос, не был ли весь катехизис подделан царскими агентами. Однако это маловероятно. Фраза, содержащая рекомендацию лично отомстить любому русскому, может быть вставкой чрезмерно рьяного агента. Доктрины, изложенные в катехизисе, действительно соблюдались. Сам катехизис впоследствии распространялся снова и снова, особенно среди поляков царской империи, к которым он в первую очередь адресован.